С тех пор мы почти каждый год приезжали в Евпаторию вместе. Ходили в кино, что в наших городах, Петербурге и Донецке, нам с Илонкой было недоступно из-за многочисленных лестниц и поребриков. Купались. Часто беседовали под раскидистой старой шелковицей, а так как Илонка не слышала и только считывала по губам Ларисы Анатольевны, то ей приходилось как бы пересказывать заново содержание наших бесед. Мы отмечали дни рождения, мамин, мой и Ларисы Анатольевны, притом непременно в кафе. В ту пору это еще можно было себе позволить.

С Ларисой Анатольевной я мог говорить о чем угодно. Она относилась ко мне как к сыну: всегда умела выслушать, понять и дать правильный совет. Я невольно восхищался ее терпением и тактом. Илонка была на редкость доброй и всегда очень переживала, если кто-то болел или просто плохо себя чувствовал. Для нее не существовало плохих людей. Каждый человек был в чем-то обязательно хорошим. Вскоре Оля вышла замуж, и у Илонки появился шустрый черноглазый племянник Дима.

Потом мы стали приезжать все реже и реже. Чего стоило одно проживание на частной квартире! А о том, чтобы достать путевку в санаторий уже не могло быть и речи. Хорошо еще, что нас могли бесплатно пускать на пляж. Но Евпатория продолжала оставаться для нас и наших родителей единственной отдушиной. За многие годы мы сроднились с ней. Илонка, например, жила от одной поездки до другой. И казалось, не будь этих поездок, что-то в нашей жизни навсегда исчезнет, оборвется. И вот сейчас мы снова встретились.

Лариса Анатольевна сильно изменилась. Я заметил у нее под глазами печальные тени. На лице Илонки появились слабые морщинки. Излучающая какое-то внутреннее, трепетное обаяние, пусть пригашенное хаосом лишних движений, она была похожа на мотылька, который лишь слегка приоткрывает свои яркие крылышки.

Странно — пока мы не виделись, я о многом хотел поговорить с Ларисой Анатольевной, стольким мне нужно было с ней поделиться. Иногда мне казалось, что как добрые старые друзья мы с нею даже могли бы перейти на “ты”. Казалось — потому что, решись я на такое, она, быть может, поняла бы меня правильно, но, скорее всего, исчезла бы непринужденность нашего общения.

Едва мы встретились — все стало иначе, чем думалось. Я увидел в ней другого человека, покинутого и глубоко страдающего, который в то же время стремится не показать вида... Кроме личных переживаний, Ларису Анатольевну, в первую очередь, постоянно тревожит ухудшающееся здоровье Илоны — низкий гемоглобин, сердечко... (на ноги она совсем не опирается, нужно самой ее поднимать) — и то, что им никто не может помочь.

Муж ушел... Оля и Миша теперь живут отдельно, у них своя семья, работа... И здесь-то, на отдыхе, дети в основном заняты собой и Димкой. А они с Илоной и дома одни и тут — тоже... Наши разговоры сейчас обычно сводятся к “маниловским”, по выражению самой Ларисы Анатольевны, мечтам о том, что хорошо бы уехать куда-нибудь за границу, где таким, как мы с Илонкой, созданы все условия для полноценной жизни... Вот Сирота взяли и уехали в Америку... А их Володя даже разговаривать не может.